ГосутопияЖурналист Асхат Ниязов — о бедных селах, цифровых городах и акимах

Асхат Ниязов — ранее ведущий программы «Акимы» на «Хабаре», сейчас — автор канала «Обожаю». В своих выпусках он встречается с жителями сел и городов, интересуется, довольны ли они работой местных чиновников, а после идет к самим чиновникам. Практически каждый выпуск — фарс, но не заготовленный: ответы и поведение чиновников совершенно непредсказуемы.

В рамках спецпроекта «Госутопия» поговорили с Асхатом о жизни в селах, реализации госпрограмм, которые должны улучшить жизнь сельчан, и акимах — хороших и не очень.

Об акимах: сельских, районных и городских. Плохих и хороших

Об акимах: сельских, районных и городских. Плохих и хороших

Мне всегда было интересно оказаться в шкуре акима. Хотя бы на неделю. Понять, как все внутри устроено. Может, действительно, у нас такая система, что даже если человек хочет что-то сделать, у него все ограничено рамками — законодательными, проектными и тому подобное. Не знаю.

Недавно вот ездил в Боралдай. Проверить, как там работает лучший аким — в 2020 агентство по делам госслужбы выбрало здешнего акима лучшим. Тогда я уже приезжал и понимал: вообще не лучший аким. А местные, когда от меня эту новость узнавали, и вовсе смеялись, удивлялись.

Главное, за чем я ехал: проверить, выполнены ли все обещания, что мне дал аким и его команда два года назад. Одно было самым важным: решить проблему бабушки, дом которой расположен на перекрестке и поэтому зимой в забор перед ним всегда влетали машины из-за гололеда.

И вот сейчас я пришел к тому самому дому, а оказалось, что бабушка там уже не живет — она умерла. Аким ничего нормального мне сказать не сумел. «Ну, не получилось. Ну, вот так». И это меня ужасно разозлило. Как так можно?

У нас сложился портрет сельского акима, у которого 10 миллионов бюджета и ничего он с ними сделать не может. Хотя часто бюджет и правда такой маленький, а районные и областные акимы ссылаются на нехватку финансирования, я считаю, что сетовать на это постоянно нельзя. Нужно, чтобы все, даже с самых низов, стремились и выполняли свою работу.

В Карагандинской области выбрали сельского акима, которому 26 лет. Представляете? Я ожидал, что он ничего не умеет. А люди о нем хорошо высказывались. В итоге пообщался, понял, что у человека хорошее образование из Москвы и желание работать. Он всю проектную документацию разрабатывает так, что при защите ни у какого агашки с пузом в районном акимате вопросов не остается. И деньги в итоге выделяют. Теперь интересно посмотреть, какой будет реализация. Боюсь, могут возникнуть проблемы при столкновении с подрядчиками. Приедут какие-нибудь, скажут: «Балам, не переживай. Щас все будет». Как здесь диалог пойдет, интересно.

Все зависит от акима, от человека. Есть хороший пример из города Иссык. Мне жители рассказывали, как встречают акима самым ранним утром, когда он уже ходит и проверяет работу подрядчиков: щупает щебенку, ругается на подрядчиков. Так должен работать аким: быть на ногах с шести утра.

По региону выбрать что-то — тоже сложно. Но если говорить в общем, то есть небольшая разница между югом и севером. Почему-то юг более коррупционный. Не знаю, с чем это связано. Честно. Не буду говорить, что где-то люди плохие, а где-то хорошие. Это не так. Но вот взять в пример Павлодарскую область — там везде неплохие дороги, можно спокойно доехать до районов, областного центра. Да и вообще вся моя поездка получилась по хорошим районам, беспроблемным. Было даже как-то скучновато.

И поедьте куда-нибудь в Кызылординскую область или в Атырау. Там беда. И есть такое разделение: «Ой, это дорога республиканского значения. Ой, да это сельская дорога». И все перебрасывают ответственность с плеч на плечи.

Может, это по-киношному звучит, но чиновник должен болеть за свое село, район, город. Ну и образование должно быть хорошим, конечно.

О госпрограммах и тратах бюджета

О госпрограммах и тратах бюджета

У меня часто была на слуху программа «Ауыл — Ел бесігі». Спрашиваешь у чиновников сельских, откуда взяли деньги на дорогу, а они — «Ауыл — Ел бесігі». Может, конечно, не все деньги доходили и не все правильно использовались, но об этой программе часто отзывались хорошо. И жители, и чиновники.

Вся проблема реализации средств в местных исполнительных органах.  Но злиться нужно на всю цепочку: кто-то исполняет, кто-то контролирует, но все должны сделать так, чтобы деньги были использованы рационально и дошли до жителей.

Недавно была новость про дорогу в Северо-Казахстанской области. На нее выделили около 700 миллионов тенге, чтобы просто засыпать щебенкой. А деньги ведь были из Нацфонда.

Многие города, в которых раньше были предприятия, а сейчас в них вкладывают деньги, затухают. Ощущение, что все как умерло в 90-х, так и осталось. Везде одинаковая картинка, серость. Единственный пример, который могу привести, город Сарань в Карагандинской области. Там был промрайон заброшенный, а сейчас стоит завод по производству автобусов. И виден мультипликативный эффект: открылся завод — появились рабочие места — начали восстанавливать заброшенные пятиэтажки — жизнь в городе наладилась. Такой хороший пример восстановления моногорода.

Если восстановить в каждом городе предприятия, которые раньше были, картинка бы изменилась. В ВКО есть город Серебрянск, красивейший. Когда я там был, стоял самый главный вопрос — и у жителей, и у акима — восстановление единственного в городе завода — по производству масок и противогазов. Пока неясно, что в итоге будет. Еще у нас столько красивых городов, из которых можно сделать туристические точки, но нет рабочих мест, чтобы дать стартовый толчок для развития.

Всю инфраструктуру заводскую в моногородах разворовали. С некоторыми предприятиями даже неясно, кто в итоге хозяин. Слишком много серых схем, которые мешают восстановить предприятия. Кто-то говорит, что слишком большие нужны вложения.

Но ведь есть и города, где крупные предприятия до сих пор работают. Тем не менее там другие проблемы — с экологией. Руководства наших заводов не хотят переходить на более экологичные процессы работы и системы очистки выбросов.

С цифровизацией тоже есть проблемы, до сел она практически не доходит. Есть такой город Акколь, цифровым его называют, в ста километрах от Астаны. Туда даже президент ездил. По все домам, как заявляли, там установили датчики, везде поставили камеры. Я приехал в Акколь полгода спустя: там вообще ничего не работало. Ни датчики, ни камеры нормально, ни остановки теплые, которыми хвастались. Классический пример того, как деньги выделили, всего понапихали, руководству показали, а дальше все. Местные тоже говорят: «Да какой мы цифровой город, работу лучше бы дали».

А с работой сложно. Взять ту же программу Енбек, по которой переселенцам с юга обещали жилье и работу на севере. Когда едешь по северу Казахстана, сразу видно дома, которые дали переселенцам в рамках программы: они все одинаковые — по экстерьеру, по цвету. В большинстве случаев построены ужасно. А на бумаге показывают, что все хорошо. Пример: Северо-Казахстанская область, кажется, город Сергеевка. Мне хозяин дома рассказывал, что к нему пришли и попросили подписать документы, принять дом, хотя там даже дверей нет. Подпись, говорят, поставьте, а мы дверь позже установим. И все, дверей до сих пор нет. Дома все как из картона. И так это и делается у нас: главное — подпись для отчетности.

Естественно, переселенцы потом звонят другим родственникам на юг и жалуются: в домах холодно, дверей нет, работы нет — так никто и не переселится, программа не заработает. А ведь, просто говоря, ничего сложного нет: постройте нормально дома, дайте людям работу, как того обещали — и все. Деньги то выделены на все. Реализации как всегда никакой.

Никто практически из простых жителей не знает ни о каких госпрограммах. Люди вообще ничего не знают. Многие недавно даже узнали, что сельские выборы в стране появились. Я на первом этапе проезжал по селам, а люди отвечали: «Да да, я слышал про выборы. Президента или депутатов опять, наверное, выбирают. Да?». А про госпрограммы то и подавно никто не знает. Людям дрова нужно готовить, уголь закупать, работу искать. Там своих хлопот хватает, им не до госпрограмм.

Если даже и знают, что могут получить льготу или деньги на что-то, то мало в это верят. Приедут в районный центр, услышат всю бюрократию, и разочарованные обратно едут в село.

Зато растет запрос на контент про государственные траты. Не могу привязать к каким-то политическим изменениям. Думаю, все связано с интернетом. С пабликами и независимыми СМИ, которые активно обо всем рассказывают. Меня радует тенденция, когда люди задумываются о деньгах государства — то есть своих же деньгах, народных. Когда работаю над выпусками, я хочу, чтобы люди поняли: местные исполнительные органы — не цари, которых нужно бояться. Это люди, живущие и работающие за ваш счет. Я хочу, чтобы люди спрашивали со своих акимов, требовали исполнительности, знали о программах, которые выделены на их села.

Изначально, думаю, программа появилась на канале благодаря приходу нового президента. Им нужно было показать, что что-то меняется. Что свободы словы становится больше, что Казахстан — слышащее государство. И этот проект как нельзя лучше подходил под все эти тезисы.

Тем не менее нам часто звонили в редакцию, пока я работал на телеканале. Знаете, даже сельские акимы — это часто чьи-то люди: областных акимов, районных и так далее. И это задевало их позиции и авторитет. Были постоянно из-за этого проблемы, звонки в редакцию. Спасибо моему директору, Алене Горбачевой, которая решала все проблемы, отстаивала каждый выпуск.

После январских событий информполитика у канала поменялась, я не видел смысла работать дальше. И это грустно. Думал, что после января правительство наконец-то поймет, что СМИ — это инструмент, который должен показывать правду и ничего кроме правды. Январь это должен был показать. Всегда когда Алена защищала программу при угрозах очередного закрытия, говорила вышестоящему руководству: «Есть народ. Представьте, что это кастрюля, которая кипит. А есть крышка на этой кастрюле. А наша программа — механизм, который открывает эту крышку».

Последний материал, над которым я работал еще будучи на телеканале — интервью с Алтаем Кульгиновым. Два года я пытался взять интервью с Кульгиновым. Он и его команда обещали его дать еще со времен пандемии. И вот, в одном из эфиров «Хабара», житель упомянул акима с упреком, что его дети учатся в частных дорогих школах. После этого позвонила пресс-секретарь акима со словами, что это все не правда и т.д. Я предложил воспользоваться моментом и провести интервью — пусть там как раз и расскажет все. И он согласился. Пришли я и журналистка, чтобы записать интервью на казахском языке — хотя речи об этом не шло. И почему-то так интересно вышло, что именно мое интервью не записалось. На всех трех камерах. Я общался с режиссерами, у каждого была своя версия, у руководства канала тоже. В общем, какой-то абсурд. Но я то знал, был уже готов. Поэтому позвал на всякий случай своего оператора со своей камерой и флешкой, поставил его поодаль от других операторов и попросил с одного плана снимать, а на Кульгинова надел свою петличку. Была одна задача — обеспечить наличие материала. В итоге он оказался единственным существующим. Я психанул на всех, уже полностью ушел, и на свой уже созданный канал, загрузил первое видео — это интервью.

Потом пробивал другие рабочие места, звонили с телеканалов. Но что там делать? Там все так же, везде гайки крутят после января. Не понимаю, в чем логика. Случился январь, должны были понять: все, хватит. Но нет — они возвращаются к тому «Хабару», о котором у жителей сложились стереотипы про лапшу на ушах.

Я вижу только реализацию. Не знаю, как устроены механизмы создания госпрограмм. Но самое главное, что нужно делать чиновникам — общаться с людьми. Просто пойдите на улицу, спросите у жителя: «Здравствуйте, я ваш новый аким. Что в первую очередь вас беспокоит?» Нужен большой срез настоящих мнений. Фундамент всего — мнение местных жителей.

Деньги выделяются, есть масса программ и республиканских, и областных, но исполнение хромает. Я езжу по стране три года и везде вижу, что те же пресловутые дороги делаются. Но у меня вопрос: если бы так было все эти 30 лет, то почему у нас такая картинка по всей стране?