28 сентября на фестивале в Сан-Себастьяне состоялась премьера дебютной картины Асхата Кучинчерекова «Бауырына салу». Она рассказывает о казахской традиции, по которой старшего ребенка передают на воспитание бабушке и дедушке. Лента фокусируется на одной такой истории, где мальчик по имени Ерсултан (Ерсултан Ерман) проводит детство с бабушкой в деревне, мечтая накопить денег на поездку к родителям. Однако после скоропостижной кончины бабушки Ерсултану приходится переехать к отцу с матерью, и там он безуспешно пытается восстановить потерянную связь с семьей. 

«Бауырына салу» запоминается длинными планами, внутри которых зритель может прочувствовать на себе ежедневные проблемы жизни в казахстанских деревнях. Вместе с тем медитативный подход к показу работы в поле позволяет погрузиться во внутренний мир героя, проходящего символический путь становления мужчиной. Поэтому тонкую работу Кучинчерекова можно отнести к направлению медленного кино, поставив его в один ряд с Теодоросом Ангелопулосом и Бела Тарром. 

Картину хорошо приняли на смотре в Испании, одарив режиссера продолжительными аплодисментами. Кинофестиваль в Сан-Себастьяне является четвертым самым важным конкурсом в Европе. Появление казахстанского фильма в программе столь престижного фестиваля — это большой успех для отечественного кинематографа. 

Наш кинокритик Ораз Керейбаев взял интервью у Асхата Кучинчерекова, поговорив с ним о работе над фильмом, разнице между казахстанским и европейским менталитетом и планах на будущее.

Автор Oraz Kereibayev

 

Асхат, как вы выбирали актера на главную роль? Расскажите о работе с молодым исполнителем.

Мы начали работу над фильмом еще в 2020 году, когда выиграли конкурс у Государственного Центра Поддержки Национального Кино. Начали подготовку к съемкам в середине года. Во время пандемии нельзя было проводить конкурс в школах, поэтому кастинг проходил онлайн. Заявку подали более семи тысяч человек, две тысячи из которых претендовали на главную роль. В это время я увидел отрывок программы «Айтуга онай». На передачу пришла мама Ерсултана. Она — казашка из Узбекистана. Ее документы сгорели, и уже в течение 30 лет она не может получить казахстанский паспорт. В сюжете я заметил ее сына Ерсултана. Мне понравились его глаза. Тогда я начал искать его через знакомого режиссера, работавшего над программой. 

Уже в 2021 году, найдя Ерсултана, мы приступили к съемкам. Его мама бросила работу, чтобы быть рядом с сыном. Всю свою жизнь она провела на подработках в ресторанах около Талгара. У нее три сына, у старшего диагностирован детский церебральный паралич. 

Изначально сценарий был совсем другим, где мальчик должен был играть некого сорванца. Но увидев взгляд Ерсултана, я решил построить всю драматургию через призму глаз. Наша нация не очень экспрессивная, поэтому фокус на внутренних факторах позволил мне раскрыть куда больше боли, чем если бы я сосредоточился на внешнем проявлении эмоций.

 

 

Необычным был и подход к съемке. Почему вы решили работать с длинными планами?

Опять же, из решения осветить внутренний конфликт. Поэтому у нас большинство сцен было снято одним непрерывным дублем. На фестивале испанцы тоже спрашивали о данном подходе. У многих возникало ощущение, что они смотрели документальное кино, а не игровое. Мы с оператором Жанарбеком Елеубеком выбрали такой стиль, рассказав сложную историю с использованием всего 54 склеек.

 

 

Как подбирался ландшафт картины?

Я хотел сыграть на контрастах между двумя деревнями. Первая местность — это Куйган, Балхаш. Там я показал теплые и просторные виды. Вторая локация — Туйык. Там мы видим и холод, и горы. Моей целью было показать дистанцированность отца через образы природы, поэтому первую часть фильма я снимал летом, а вторую зимой. Это было драматургическое решение. Удалось ли оно — решать зрителям.

 

 

Расскажите подробнее о связи традиции бауырына салу и вашего личного опыта.

Я родился в российской части Алтая. Когда мне был год и три месяца, меня отдали бабушке с дедушкой в Павлодарскую область, чтобы я смог сохранить связь с Казахстаном и выучить родной язык. Родители до сих пор живут в России. В итоге я рос отдельно и большую часть жизни не принимал маму и папу. Был как ежик. Они приезжали с младшей сестрой, а я хотел их обидеть. Я ревновал и думал, что меня просто оставили. Конечно, я вырос в любви бабушки и дедушки, но чувство ревности оставалось. Но зато я многому научился, живя в таких реалиях. Сформировалось собственное медленное восприятие жизни. Его я и перенес в свое кино.

 

 

Была ли у вас уже возможность показать картину своей семье?

Бабушки и дедушки уже, к сожалению, нет в живых. Это было бы прекрасно, если бы они могли увидеть фильм. Отца тоже не стало. Я хочу показать «Бауырына салу» маме и своей младшей сестре. Но для этого надо поехать и вместе посмотреть, обсудить. 

 

 

Я бы хотел спросить о концовке фильма. В предпоследней сцене отец обнимает сына. Было ли это признанием в любви, или же признанием собственной вины перед ребенком?

Думаю, там было и то, и другое. Сцена длится четыре минуты, в рамках которых происходит трансформация. В моей интерпретации, отца на объятие толкают чувства, а не мозг. Я снял все одним кадром, чтобы зритель лучше почувствовал переход персонажа. В этом непрерывном эпизоде и рождается магия.

 

 

Считаете ли вы, что ваш фильм будет близок людям, прошедшим через схожий опыт?

Да. Расскажу пример. На фестивале в Сан-Себастьяне мне было принципиально важно давать все интервью на казахском языке. Организаторы долго искали переводчика, способного говорить и на казахском, и на испанском. Спустя несколько недель они нашли девушку Дану. Она уехала из страны еще в 1990-х. Так вот, она до пяти лет тоже росла с бабушкой. И несмотря на то, что большую часть жизни она провела в Испании, те годы с бабушкой остались у нее в памяти навсегда. И по ее словам, мой фильм позволил ей и ее детям прочувствовать Казахстан куда глубже, чем через фотографии из Google или поездку в Алматы. Поэтому, я думаю, «Бауырына салу» откликнется зрителям. 

Тема будет близка многим, ведь огромное количество детей прошло через это. И у многих потом появляются барьеры. Никто не называет родителей «папа» и «мама». Я даже не мог своему отцу перед смертью сказать «отец». Это ощущалась как форма предательства. Много людей выросло из этой традиции, включая многих деятелей искусств. 

 

 

Данная традиция очень специфична для нашей страны. Поэтому мне интересно, был ли понятен фильм зрителям в Испании.

Члены жюри отмечали достоинства фильма. Многие упоминали, что аудитория больше всего аплодировала нашей ленте. Значит, их зритель прекрасно принял фильм. Но там многие спрашивали, почему в моей картине основная линия разворачивается вокруг мужчин. Женщины словно отсутствовали в кадре. Я не знаю, как объяснить это им. На мой взгляд, 13-летнему мальчику важнее наладить отношения с отцом, а не с матерью. В этот период он становится мужчиной и нуждается в одобрении отца. Было бы ему восемь лет, история бы отличалась. Он (Ерсултан) покидает бабушку и теперь общается с папой. Для него это — переход из детства в более взрослую жизнь.

 

 

Какими фильмами вы вдохновлялись во время создания «Бауырына салу»?

Есть прекрасная иранская картина из 1980-х под названием «Бегун». Фильм про мальчика-сироту. Это очень сильное кино, о котором мало говорят. Однако это хорошее кино, которое спустя много лет смотрели и я, и вы (интервьюер отдельно обсуждал картину с Асхатом вне записи — прим.ред.), а значит, такое кино живет. Это был основной референс, к которому я стремился. Хочется достичь схожего уровня и делать визуально интересное кино. Помимо этого, я вдохновлялся фильмом Франсуа Трюффо — «Четыреста ударов». Из более современных картин оглядывался на «Мальчика с велосипедом» братьев Дарденн.

 

 

Вы начали говорить о достижении новых вершин. Значит ли это, что у вас уже есть идеи для второй картины?

Да. Я хочу сделать еще один фильм о мальчике: рассказать историю о страхе. В моем понимании, у каждого человека есть свой «скелет в шкафу», который тот должен одолеть. И о таком процессе победы над страхом я буду снимать свою следующую работу. У каждого свой страх: потерять работу, потерять семью. Все это я хочу показать через детские образы. Надеюсь, получится универсальная история, понятная зрителям далеко за пределами Казахстана. 

Со вторым фильмом я мечтаю попасть в Канны. В Испании я пообщался с отборщиками других фестивалей. Я понял, что авторское кино — это тоже путь. До Канн нельзя прыгнуть сразу. Раньше думал, что сниму гениальное кино, и сразу все заметят. А сейчас видишь, что только условный Ксавье Долан такое может. Но стоит учитывать, что он — франкоговорящий канадец. Но мы в Азии тоже активно работаем, чтобы прорваться на главные фестивали. 

Сегодня казахстанские режиссеры показывают зрителям свои уникальные миры. Если бы все как в 90-е снимали только про деревни, то это было бы неинтересно. А так, мир условного Адильхана Ержанова отличается от мира Эмира Байгазина.