Лилия и Наталья сейчас волонтерки в алматинском штабе гуманитарной помощи Украины. Для них это особенно важно, ведь в отличие от местных волонтеров они помогают своей родине. Из-за войны им пришлось покинуть родные города в Украине и перебраться в Казахстан.

Мы публикуем монологи Лилии и Натальи о том, каково покидать свой дом, чтобы не жить под бомбежкой, и как волонтерство помогает не сойти с ума от чувства вины.

Дисклеймер: текст ниже — личная позиция героев, которая может не совпадать с позицией редакции

Текст Малика Муханова

Фотографии Офелия Жакаева

Лилия Сопина

Новомосковск, Днепропетровская область

О начале войны

Рано утром 24 числа я услышала первый глухой взрыв. Второй прогремел, когда я садилась в машину, чтобы поехать на работу. Сирены у нас тогда еще не включали. Съездила на работу, вернулась, и больше уже не работала по состоянию здоровья. С того момента я занималась волонтерством. Моя дочь живет в другой стране, но родного брата из Новомосковска призвали служить в ВСУ, так же как и двух других родственников. Все они сейчас в горячих точках.

В первые дни был шок: не могли поверить в происходящее. У нас много родственников в России, у россиян много близких в Украине. Никто не ожидал, что соседние страны начнут воевать и при каждой сирене мы будем бегать в подвал.

Две недели жизнь шла под несущей стеной в коридоре. Перезваниваешься с соседями, говоришь: «Тревога!», неважно день это или глубокая ночь. Люди кто куда: в подвал, в тамбур, за несущую стену. Потом снова созваниваешься через час-два, когда отключается сирена. Говоришь, что тревога закончилась, все возвращаются к своим делам. Так и жили. Плели маскировочные сетки, делали коктейли Молотова. Никто не убегал, потому что мы были нужны нашим ребятам на передовых.

С одной стороны от них стояли российские войска, с другой танки

В Новомосковске был перевалочный пункт, куда вывозили людей из Харькова. Кто-то оставался там, а кто-то уезжал за границу или на запад. Всю жизнь я работала с детьми, медсестрой. Среди харьковчан я видела детей двух-трех лет, которые совсем не кричат. Потому что сидя в подвале, нужно вести себя тихо, чтобы тебя не нашли и не убили.

Так продолжалось две недели, а потом мне нужно было уехать в Европу по поручению. Из своего города я под сиренами ехала на автобусе. В Днепре как раз тогда началась бомбежка — рано утром в спальные районы прилетели ракеты. Во Львове на железнодорожном вокзале было несколько часов ужаса. В военных фильмах на эвакуационные эшелоны всегда садятся женщины с детьми. Я все это видела своими глазами: люди были готовы сидеть в тамбуре, потому что поезд забит.

Рядом со мной ехала девочка из Киева. Две недели она с родителями прожила в подвале, а потом им открыли зеленый коридор. Пришлось десять километров идти по полю. С одной стороны от них стояли российские войска, с другой танки. Она говорит: «Мы шли и понятно, что из людей пожилого возраста никто не пошел. Бабушки и дедушки бы не дошли. Только женщины с детьми, девушки. Мы шли, а вдоль нас, сбоку, проходила автоматная очередь». У этой девочки уже даже не было слез, но это еще ничего. У нас тогда стояли морозы. Российские военные взорвали мост через речку. Спасающимся людям пришлось переходить ее вброд, в морозы, с маленькими детьми.

О прибытии в Казахстан

На поезде я доехала до границы Венгрии. После того, как разобралась с делами, я хотела вернуться в Украину. Из-за моих проблем со здоровьем дочь с зятем настояли на том, чтобы я не возвращалась и стали думать, куда я могу поехать. Мой зять из Казахстана, хоть он и не живет здесь, но через друзей удалось купить билет сюда. Я летела через Стамбул, дети сняли мне тут квартиру. Если бы не они, то пошла бы пешком.

Я приехала в Казахстан 23 марта. Еще одна причина, по которой я отправилась сюда — здесь очень добрый народ. Приехала с украинским паспортом, в одежде на минус 18, и меня очень дружелюбно встретили. Тогда у вас еще были праздники. Еще один плюс — много русскоговорящих людей, которые меня понимают. Европа это, конечно, хорошо, но нужно знать язык, несмотря на большое количество русскоговорящих волонтеров. Сейчас я на безвизе сроком на 90 дней. Очень надеюсь, что добро победит и я смогу вернуться домой.

Стала искать волонтерские центры в Алматы, чтобы не сойти с ума от чувства вины и ощущения себя предателем

Я бы не осталась в Европе, не стала бы брать статус беженки. Дети настояли, чтобы я находилась в безопасности и спокойствии в Казахстане. В первый день я отдохнула, а на второй через фейсбук стала искать волонтерские центры в Алматы, чтобы не сойти с ума от чувства вины и ощущения себя предателем. Каждый день получаю новости с родины, соседи готовят еду для военных и, даже находясь у себя дома, помогают передовой. Поэтому, приехав сюда, я тоже сразу начала делать хоть что-то.

О политике

Тяжело рассказывать о жизни до войны. Мы только вздохнули после того как пришел Володимир Олександрович Зеленський. Многие в него не верили, но я голосовала за него в обоих турах. Ему было тяжело первые полтора года, пока собиралась его команда, было много предательств. Мы все это видели: его работу и действия. Передать не могу, какие это дороги, школы, детские сады и озеленение.

По щелчку, в один прекрасный день, в пять часов утра, это разрушили. Мы сплоченный народ, я училась в украинской школе, говорю на украинском, читаю на украинском, разбавляю речь украинскими словами, но при этом хорошо владею русским языком. У нас это никогда не пресекалось. После 2014 года приняли закон о том, что все государственные документы должны быть написаны на украинском языке. Но так должно быть в каждой стране, никого это не возмущало.

О России

Мои друзья из России сказали, что мы сами себя бомбим. Поначалу я пыталась что-то доказать, но потом поняла, что это невозможно. Люди хотят видеть и слышать то, что им удобно. Это барьер, который нереально переступить. Есть те, кто все понимает, но боится. Выходят со мной на связь и показывают, что будут молчать.

Есть родственники в Москве, которые очень переживают, а вот друзья не поддержали. Есть знакомая из Екатеринбурга, просила рассказать и показать, что у нас происходит, потому что они многого не знают. Что-то ей скидывать — она боится. Поэтому я просто рассказывала, где я и чем занимаюсь. «Храни вас бог» — все, что она может мне написать.

Не будет такого, что я наброшусь на случайного человека из России. Здесь в Алматы я случайно столкнулась с ребятами из Москвы. Попросила их подсказать дорогу. Они говорят: «Мы из Москвы», — «А я из Украины». Мы друг другу помогли, но отношение к государству России изменилось навсегда. Такое зверство простить невозможно. Они ополчились против своих же граждан, которые называют войну войной. Они против своих, а мы тогда для них кто?

О доме

Я верю, что мы победим. Добро победит зло. Как бы тяжело ни было, мы стали только сплоченнее. Аграрии даже под бомбежками выходят на посевную — столько областей нужно прокормить, поддержать. В фейсбуке говорят, что если бы мы были такими до этого страшного времени, мы были бы сильнейшей нацией. Наверное, так и будет.

Когда смотрю новости, я не плачу, я вою — живу с этим постоянно. Я подписана на каналы, которые сообщают о тревоге в Новомосковске и Днепре. Знаю, в какое время там звучат сирены. Позавчера получила сообщение от волонтеров из моего родного города. Они под Киев собирали гуманитарную помощь. У них попросили все, кроме детского питания. Потому что детей больше нет.

Она рассказывала, как туда привозят, если можно сказать, живых женщин, девушек и девочек. Это страшно. Это искалеченные судьбы. Поступали голые и истерзанные

Я знаю, что происходит дома не только из СМИ, но и от знакомых. В 40 километрах от Бучи, о которой все наверняка слышали, есть городок Боярка. Там живет моя подруга и работает в больнице. Она рассказывала, как туда привозят, если можно сказать, живых женщин, девушек и девочек. Это страшно. Это искалеченные судьбы. Поступали голые и истерзанные. Я медработник, но мне страшно об этом говорить. Мы еще многое узнаем о Мариуполе, Буче, Харькове.

Знакомые из Харькова скинули мне видео недавно. Бомбежка прошла, люди вышли из убежищ. Обычные мирные люди, бабушки и дедушки вместе с коммунальщиками наводили порядок на улицах, разгребали завалы. От этого еще больше хочется домой. Сейчас я живу только своей страной. Ни одну новость невозможно принять спокойно, особенно, когда на передовой твои родственники.

Наталья Мигунова

Глеваха, Киевская область

О начале войны

Наш город находится в 15 километрах от Киева, неподалеку от военного аэродрома, в трех-четырех километрах. 24 февраля я встала раньше пяти утра, чтобы принять душ. Через шум воды слышала, как трясется наш дом и звенят стекла. В то утро сбросили шесть бомб. Было видно, как бомбили Киев и Гостомель.

Из окон видели, как соседи выбегают из домов с вещами и плачущими детьми, садятся в машину и уезжают. Многие были с собранными тревожными чемоданчиками. Нас готовили ко всему недели за две, но никто до последнего не верил. До начала войны в школах проводили беседы с детьми, учили реагировать, информировали о местоположении бомбоубежищ.

В первый день, если не ошибаюсь, бомбили восемь городов. Мой муж на тот момент находился в Казахстане по работе. Из-за разницы в четыре часа у него уже был разгар рабочего дня. Он тоже не мог поверить, но я ему сказала: «Да, нас бомбят».

В городе началась паника. В магазинах толпились люди, хватали все. Видимо, это защитная реакция

В городе началась паника. В магазинах толпились люди, хватали все. Видимо, это защитная реакция. Когда человек не может повлиять на что-то глобальное, он пытается хотя бы обеспечить себя необходимыми продуктами и вещами, сделать что-то, что от него зависит. И это было правильное решение: продуктов не осталось, а новые не поставляли.

В первый же день у нас прервали межобластное транспортное соединение, нельзя было добраться до Киева. Люди перестали ходить на работу, так как большинство работали в столице. Остановилось все: и электрички, и маршрутки, ходил только городской транспорт по Василькову.

Пробовали спускаться в подвал, но это условное убежище. Там всего один вход, решетки на окнах, холодно и сыро. Туда спускались наши соседи с первого этажа, а мы сидели у себя. В первый день военный аэродром не удалось разбомбить, там практически не было техники, только один самолет разорванный лежал на деревьях. Бомбы попадали даже не на сам аэродром, а в окрестные поля. Только потом, в десятых числах марта, его разбомбили повторной атакой. На сам Васильков тоже было много атак, потому что в округе города находится шесть или семь военных баз. Нефтебазу бомбили, она горела два раза. Российский десант постоянно высаживался в нашем городе, их отлавливала наша тероборона. Люди, живущие в частном секторе, видели, как десант спускался на парашютах с российских самолетов.

По соседству со мной жили люди родом из Иванково, это под чернобыльской зоной. Они не планировали уезжать до последнего, потому что ехать некуда, все их родственники там. Они показывали мне фотографии разбомбленных домов своих близких. Там люди прятались в подвалах, туда попадали снаряды, и вот, лежит человек без головы. Рядом сидит мужчина и плачет: «Вот мой брат. Его больше нет», и даже похоронить нельзя. После этих рассказов я поняла, что подвал это не вариант. Подумала, что аэродром наверняка будут бомбить еще, и мы решили уехать к моей маме в село.

Мы только успели приспособиться к жизни в селе, а потом поняла: оказывается, я уже различаю звуки самолета и крылатых ракет. Поняла, что нужно уезжать

В селе у мамы мы находились с 26 февраля по 8 марта. Заклеили все окна, потому что боялись мародеров. Каждый день соблюдали комендантский час. Иногда это длилось несколько суток, потому что военные отлавливали российские диверсионные группы. Гражданские в это время не должны были мешать, поэтому мы подолгу сидели дома. Одно спасало — у мамы был погреб, холодильная камера и много запасов еды. Когда живешь в квартире, всегда можешь сходить в ближайший магазин, купить всего по килограммчику, а у мамы был и мешок сахара, и мешок гречки. Хотя бы не нужно было решать вопрос с продовольствием. В первые дни невозможно было найти даже прокладки, не говоря уж о лекарствах. Только на десятый день войны люди приспособились, возобновилось сообщение.

Первую неделю все отрицали. Сидели дома, в условной безопасности, и надеялись, что все скоро закончится. Мой муж находился по работе в Казахстане и настаивал, чтобы мы выехали из Украины. Мы были больше сосредоточены на выживании, а у него была возможность читать новости со всех сторон и делать выводы. Мы только успели приспособиться к жизни в селе, а потом поняла: оказывается, я уже различаю звуки самолета и крылатых ракет. Поняла, что нужно уезжать.

О прибытии в Казахстан

При других обстоятельствах мы бы, возможно, остались или поехали бы во Львов. Может быть, в Европу — Польшу, Словакию или Германию, где у меня две сестры. Мне почему-то казалось, что Казахстан равняется России. Но муж объяснил, что здесь все нормально, люди адекватно реагируют и поддерживают. К тому же, мне было очень страшно за дочерей, даже не за себя. Не дай бог, с нашими детьми произошло бы то же самое, что было в Буче.

Добирались долго и тяжело. 9 марта выехали из Киева. Доехали до Львова, оттуда в приграничный польский город Перемышль, а оттуда в Краков. В Европе мы провели пару суток, которые тянулись бесконечно. Испытывали огромное чувство вины и обиду. Хотелось домой. 14 марта мы прибыли в Астану, но даже не выходили в город. Было холодно, а у нас из вещей было только по сумке, которые мы могли взять в руки. Люди выкидывали из эвакуационных поездов коляски и большие чемоданы, чтобы вместить побольше пассажиров. Поэтому мы взяли мало вещей и несколько дней мерзли в Астане в том, в чем приехали. В Алматы приехали 18 марта. Здесь, конечно, потеплее. Я сразу же нашла волонтеров, связалась с ними, а на следующий день вышла помогать в штаб. Иначе бы сошла с ума от бездействия.

Хорошо, что здесь нет языкового барьера. В Кракове мы посуточно арендовали жилье у поляка. Он абсолютно не понимал русский, только украинский. Здесь с этим легче, все понятно, знакомые дома. Мы немного адаптировались: нашли магазины и аптеки.

Чувство вины до сих пор никуда не делось. Перед мамой, за то, что оставили ее с собакой. Перед родственниками и знакомыми. Все они остались в Василькове. Ощущаю себя виноватой за то, что я в безопасности, со своей семьей и мы не разорваны. От этого хочется хоть что-то сделать и куда-то себя деть.

Когда вывели войска из Киевской области, почувствовали эмоциональный подъем, но потом случилась Буча

Когда вывели войска из Киевской области, почувствовали эмоциональный подъем, но потом случилась Буча. В такие моменты опускаются руки, и ты лежишь трупом. Чувствуешь ярость и обиду. Уже не к Путину и солдатам, бывает, что и к обычным людям. Столько перехваченных телефонных разговоров солдат с женами и матерями. Кажется, что бесполезно призывать выходить на улице, там просто ноль. Осознаешь, что все бессмысленно и просто их проклинаешь. Остаются только злость и бессилие. Самое страшное, что многое до сих пор неизвестно. А что дальше? Что будет с Мариуполем? С Донецком и Луганском?

О доме

Наедине с собой можно сойти с ума. Я пыталась найти работу. Дома я занимаюсь пошивом шуб, работаю на производстве. Здесь это не востребовано, поэтому я решила заняться волонтерством. К тому же, мы находимся в подвешенном состоянии, по сути, в гостях, виза на 90 дней и через три месяца мы бы хотели вернуться домой. Надеюсь, что будет куда.

Сейчас нельзя ничего загадывать и планировать больше, чем на день. Раньше были цели и мечты, работа, учеба. Теперь думаешь только о том, чтобы все родственники были живы и здоровы. Моей племяннице рожать в конце весны. Она сидит в Василькове, как и мои тети, дяди, братья и сестры.

Хочется вернуться и жить в своей стране. Искренне верю, что будет даже лучше, чем было

Мы прошли точку невозврата. Путин сделал то, что хотел. Сколько прощали Германию? 80 лет? Но тут совсем другая история. Германия не бомбила Австрию. Наверное, эта злость, ненависть и обида никогда не пройдут. Но я уверена, что нас ждет светлое будущее. Страх прошел, у нас просто нет других вариантов, кроме как победить. В победе уверены все — от детей до бабушек, каждая кошка и собака готова перегрызть глотку оккупанту.

Все хотят домой, восстанавливать страну. Я и моя семья не ходили на выборы, но сейчас полностью поддерживаем Зеленского. Поначалу мы были настроены скептически, но увидели, как он повел себя во время войны и полностью поменяли свое отношение, как и многие другие украинцы. Те, кто и так был за него, уважают только сильнее. Сейчас его поддерживает вся Украина. Хочется вернуться и жить в своей стране. Искренне верю, что будет даже лучше, чем было.

Выражаем благодарность «Дому, 36» за предоставленное для съемок место